Упражнение в стиле: (Неудавшаяся) Рецензия

Чтобы прочитать «Утешительную партию игры в петанк», мне понадобилось восемь лет.

Я была на четвёртом курсе и первое полугодие проводила по обмену в Гренобле. В начале декабря мама прислала побольше денег «на новогодние праздники», и я рванула на три дня в Париж. Нашла какой-то совсем дешёвый хостел (зато пешком от Марсова поля). Из обуви у меня были только дурацкие демисезонные полусапожки на каблуке; о как я рыдала уже в первый вечер, присев на какую-то приступочку на улице Вожирар! Я провела на ногах весь день — потому что бешеной собаке семь вёрст не околица и потому что экономила на транспорте. Денег было не просто в обрез; их, строго говоря, почти не было. Помню, как я тайком жевала привезённый из Гренобля сухой завтрак в залах Лувра.

Это был первый в моей жизни хостел, и полное значение слова я поняла уже на месте. Я всё же добрела домой пешком, приняла душ… Здесь просится «и рухнула на кровать», но кровати первого яруса были заняты, мне досталась койка на втором, и чтобы рухнуть на неё, пришлось сначала туда вскарабкаться.

Про бешеную собаку всем уже понятно; у меня было всего три дня, и я не собиралась их терять. На следующий день будильник поднял меня, когда на улице было ещё темно. Я на ощупь пробралась в ванную, почистила зубы, оделась. На пути обратно к кровати меня поймал сосед по комнате, тоже на втором ярусе, и попросил одолжить зубную пасту. Он догнал меня в общей комнате, мы познакомились, оказалось, что он живёт где-то в пригороде, а когда приезжает в город по делам — останавливается в этом хостеле. Мы договорились встретиться вечером и пойти гулять.

Пошли на левый берег. Бродили по Латинскому кварталу, ужинали в бистро (я впервые попробовала утку), гуляли дальше. В какой-то момент попали на Сен-Жермен и зашли в книжный.

В книжные мне, как известно, заходить противопоказано. Я бегала от полки к полке, пищала от восторга, а в какой-то момент, наткнувшись на знакомое имя, восхитилась: о, Гавальда! Кто, переспросил мой знакомый. Вот же, Анна Гавальда! А кто она? Русская? Наоборот, она француженка, ты что, не смотрел «Просто вместе»? Он знал Достоевского, а её не знал, нет.

«Утешительная партия» как раз незадолго до того вышла и лежала авантажной выкладкой в центре зала. Я посмотрела на увесистый том, пересчитала в уме оставшиеся монетки, вздохнула и взяла тоненькую «Я бы хотел, чтобы меня кто-нибудь где-нибудь ждал». Спутник мой, напротив, взял «… партию» и пошёл следом за мной к кассе. Откроет для себя нового автора, радовалась я.

Расплатившись, он протянул пакет с книгой мне.

Мы добрались до хостела и улеглись на свои вторые ярусы в разных углах комнаты. Утром вставали, когда было уже светло, и мой ухажёр имел счастье наблюдать, как я неуклюже сползаю с кровати попой вперёд. T’es sexy!, сообщил он, выходя из комнаты и оставляя мне возможность переодеться. Ta gueule, крайне смутившись, пробурчала я. Это грубое выражение, не запоминайте его.

Он катал меня на машине по Парижу и рассказывал миллион разных вещей. Потом мне написала давняя подруга, и мы договорились встретиться около Северного вокзала; он любезно меня подвёз и ещё более любезно уехал по своим делам. Мы посидели с подругой, и мои парижские каникулы заканчивались — нужно было уезжать. Он приехал проводить меня на поезд.

Он говорил: оставайся. Он говорил: я отвезу тебя жить в свой дом. Он говорил: ты мне очень нравишься.

Я отнекивалась, в Гренобле меня ждала учёба, в Москве бойфренд, не то чтобы он поразил меня в самое сердце. Может, я просто не видела, как он сползает со второго яруса кровати.

Я держала в руках сумку и пакетик из книжного. Ты не хочешь подарить мне что-нибудь на память? Я подарил тебе большую книжку, давай ты подаришь мне маленькую? Ах не хочешь, тогда отдавай большую обратно! Что-нибудь, оставь хоть что-то, скажи, что ты ещё приедешь.

У него остался номер телефона. Он написал мне, пока я была ещё в поезде. Он написал на следующий день. Я не ответила: кончились деньги на телефоне; я тогда даже не сообразила купить местную симку (а что, можно было?) и держала телефон исключительно для экстренных случаев. Старенькая оранжевая нокия работала в эти месяцы в основном будильником. Благословенные времена без вотсапа, телеграма и скайпа!

Он написал снова, я снова не ответила. Я уже не помню, что он писал. Нокия куда-то делать, номера не осталось, сообщений тоже. Я выбросила его из головы.

Тоненький томик я прочитала сразу. За толстый браться было страшно, он был таким внушительным, там наверняка всё сложно и непонятно! Книги ездили со мной с квартиры на квартиру, я каждый раз ставила «… партию» на видное место и обещала себе, что вот-вот за неё возьмусь. В какой-то момент я надела на книгу тряпочную клетчатую обложку, снятую с другой, только что законченной: мол, всё, настал твой час. В этой обложке она провела ещё несколько лет.

Первый раз я принялась за неё пару лет назад. Я жила на Юго-Западной, проводила в транспорте много времени. У меня была маленькая записная книжка, в которую я выписывала карандашом непонятные слова. Непонятных слов было много.

«Утешительная партия… » оказалось ровно такой книжкой, которые я не люблю: ничего особенно не происходит, зато у главного героя богатая внутренняя жизнь, которая льётся на тебя потоком троеточий. Повествование то от первого лица, то от третьего, и лишь довольно условно понятно, о чём это вообще. Я выдержала с пятую часть и бросила.

В конце 2016 года у меня случился приступ уборки в собственной жизни. На мне висело слишком много незаконченного или вовсе неначатого, занимавшего место в голове. Я смогла осилить Notre Dame de Paris, но та лежала на моих плечах всего-то года полтора. В Goodreads недочитанными оставались только Thinking, Fast and Slow Канемана и вот La consolante. Отступать было некуда. Я взяла себя в руки и за месяц её осилила.

Так вот: она того не стоила.

Все фото мои, из той поездки